Неточные совпадения
— Не изменить ли план, Левин? — сказал он, остановив палец
на карте. И лицо его выражало серьезное недоумение. — Хороши ли устрицы? Ты
смотри.
Вошел,
на рассвете,
на станцию, — за ночь вздремнул, изломан, глаза заспаны, — взял кофею;
смотрю — Марфа Петровна вдруг садится подле меня, в руках колода
карт: «Не загадать ли вам, Аркадий Иванович,
на дорогу-то?» А она мастерица гадать была.
— Одни из этих артистов просто утопают в
картах, в вине, — продолжал Райский, — другие ищут роли. Есть и дон-кихоты между ними: они хватаются за какую-нибудь невозможную идею, преследуют ее иногда искренно; вообразят себя пророками и апостольствуют в кружках слабых голов, по трактирам. Это легче, чем работать. Проврутся что-нибудь дерзко про власть, их переводят, пересылают с места
на место. Они всем в тягость, везде надоели. Кончают они различно,
смотря по характеру: кто угодит, вот как вы,
на смирение…
Смотрите вы
на все эти чудеса, миры и огни, и, ослепленные, уничтоженные величием, но богатые и счастливые небывалыми грезами, стоите, как статуя, и шепчете задумчиво: «Нет, этого не сказали мне ни
карты, ни англичане, ни американцы, ни мои учители; говорило, но бледно и смутно, только одно чуткое поэтическое чувство; оно таинственно манило меня еще ребенком сюда и шептало...
По дороге от Паарля готтентот-мальчишка, ехавший
на вновь вымененной в Паарле лошади, беспрестанно исчезал дорогой в кустах и гонялся за маленькими черепахами. Он поймал две: одну дал в наш
карт, а другую ученой партии, но мы и свою сбыли туда же, потому что у нас за ней никто не хотел
смотреть, а она ползала везде, карабкаясь вон из экипажа, и падала.
Я отвык в три месяца от моря и с большим неудовольствием
смотрю, как все стали по местам, как четверо рулевых будто приросли к штурвалу, ухватясь за рукоятки колеса, как матросы полезли
на марсы и как фрегат распустил крылья, а дед начал странствовать с юта к
карте и обратно.
Капитан и так называемый «дед», хорошо знакомый читателям «Паллады», старший штурманский офицер (ныне генерал), — оба были наверху и о чем-то горячо и заботливо толковали. «Дед» беспрестанно бегал в каюту, к
карте, и возвращался. Затем оба зорко
смотрели на оба берега,
на море, в напрасном ожидании лоцмана. Я все любовался
на картину, особенно
на целую стаю купеческих судов, которые, как утки, плыли кучей и все жались к шведскому берегу, а мы шли почти посредине, несколько ближе к датскому.
— «А под каким градусом лежит Пальма?» — «Подите
посмотрите сами
на карте».
— Ах, самую простую вещь, Сергей Александрыч…
Посмотрите кругом, везде мертвая скука. Мужчины убивают время, по крайней мере, за
картами, а женщинам даже и это плохо удается. Я иногда завидую своему мужу, который бежит из дому, чтобы провести время у Зоси. Надеюсь, что там ему веселее, чем дома, и я нисколько не претендую
на него…
Вот и
карты розданы. Взял дед свои в руки —
смотреть не хочется, такая дрянь: хоть бы
на смех один козырь. Из масти десятка самая старшая, пар даже нет; а ведьма все подваливает пятериками. Пришлось остаться дурнем! Только что дед успел остаться дурнем, как со всех сторон заржали, залаяли, захрюкали морды: «Дурень! дурень! дурень!»
Я вышел из накуренных комнат
на балкон. Ночь была ясная и светлая. Я
смотрел на пруд, залитый лунным светом, и
на старый дворец
на острове. Потом сел в лодку и тихо отплыл от берега
на середину пруда. Мне был виден наш дом, балкон, освещенные окна, за которыми играли в
карты… Определенных мыслей не помню.
Марья Дмитриевна уронила
карты и завозилась
на кресле; Варвара Павловна
посмотрела на нее с полуусмешкой, потом обратила взоры
на дверь. Появился Паншин, в черном фраке, в высоких английских воротничках, застегнутый доверху. «Мне было тяжело повиноваться; но вы видите, я приехал» — вот что выражало его не улыбавшееся, только что выбритое лицо.
Точно по огню для Вихрова пробежали эти два-три месяца, которые он провел потом в Воздвиженском с Мари: он с восторгом
смотрел на нее, когда они поутру сходились чай пить; с восторгом видел, как она, точно настоящая хозяйка, за обедом разливала горячее; с восторгом и подолгу взглядывал
на нее, играя с ней по вечерам в
карты.
— Ну, так я и знал! Наперед знал, что все эти предварительные сведения — всё пустяки! Однако хорошо мы знаем наше отечество… можно сказать! Посмотрите-ка, батюшка! вот эта
карта! вот
на ней положение нашей льняной промышленности представлено, и против вашего уезда значится: льняная промышленность — слабо.
Улисс развертывает при этом
карту,
на которой Россия разрисована разными красками,
смотря по большей или меньшей производительности хмеля.
Стыдно сказать, но делается как-то обидно и больно, когда разом целый кагал
смотрит на вас, как
на дурака. Не самое название смущает, а то указывание пальцами, которое вас преследует
на каждом шагу. Вы имели, например, случай обыграть в
карты и не обыграли...
— Нет, мне неловко. Я ведь бываю у городничего, в
карты иногда вместе играем… Да и вообще…
На"писателей"-то, знаете, не очень дружелюбно
посматривают, а я здесь человек приезжий. Кончу дело и уеду отсюда.
Лакей, сердито
посмотрев на него и отыскав, наконец,
карты, грубо их подал.
Молодой профессор тасовал билеты, как колоду
карт, другой профессор, с звездой
на фраке,
смотрел на гимназиста, говорившего что-то очень скоро про Карла Великого, к каждому слову прибавляя «наконец», и третий, старичок в очках, опустив голову,
посмотрел на нас через очки и указал
на билеты.
Она
посмотрела на нас довольно весело; кроме подсвечника, пред нею
на столе находилось маленькое деревенское зеркальце, старая колода
карт, истрепанная книжка какого-то песенника и немецкая белая булочка, от которой было уже раз или два откушено.
Посмотрели бы вы
на него у нас в клубе, когда он садился за
карты.
Квартира Лябьевых в сравнении с логовищем Феодосия Гаврилыча представляла верх изящества и вкуса, и все в ней как-то весело
смотрело: натертый воском паркет блестел; в окна через чистые стекла ярко светило солнце и играло
на листьях тропических растений, которыми уставлена была гостиная;
на подзеркальниках простеночных зеркал виднелись серебряные канделябры со множеством восковых свечей;
на мраморной тумбе перед средним окном стояли дорогие бронзовые часы;
на столах, покрытых пестрыми синелевыми салфетками, красовались фарфоровые с прекрасной живописью лампы; мебель была обита в гостиной шелковой материей, а в наугольной — дорогим английским ситцем; даже лакеи, проходившие по комнатам, имели какой-то довольный и нарядный вид: они очень много выручали от
карт, которые по нескольку раз в неделю устраивались у Лябьева.
— Да почйсть что одна. Иногда разве вечером вздумает в дураки играть — ну, играем. Да и тут: середь самой игры остановятся, сложат
карты и начнут говорить. А я
смотрю. При покойнице, при Арине Петровне, веселее было. При ней он лишнее-то говорить побаивался; нет-нет да и остановит старуха. А нынче ни
на что не похоже, какую волю над собой взял!
Вот они снова расселись, разлеглись под низким тентом, — пьют, жуют, играют в
карты, мирно и солидно беседуя,
смотрят на реку, точно это не они свистели и улюлюкали час тому назад.
— Ну да, и в
карты хорошо играет. Но Елена Николаевна… Разве ее возможно понять? Желаю я знать, где тот человек, который бы взялся постигнуть, чего она хочет? То она весела, то скучает; похудеет вдруг так, что не
смотрел бы
на нее, а там вдруг поправится, и все это без всякой видимой причины…
Андерсон,
смотря на нас, забавлялся, — так были мы все увлечены ожиданием финала; Филатр собирал
карты.
Трясущейся рукой Тоббоган выложил каре и
посмотрел на меня, ослепленный удачей. Каково было бы ему видеть моих червей! Я бросил
карты вверх крапом и подвинул ему горсть золотых монет.
Волна прошла, ушла, и больше другой такой волны не было. Когда солнце стало садиться, увидели остров, который ни
на каких
картах не значился; по пути «Фосса» не мог быть
на этой широте остров. Рассмотрев его в подзорные трубы, капитан увидел, что
на нем не заметно ни одного дерева. Но был он прекрасен, как драгоценная вещь, если положить ее
на синий бархат и
смотреть снаружи, через окно: так и хочется взять. Он был из желтых скал и голубых гор, замечательной красоты.
Астров. Придется в Рождественном заехать к кузнецу. Не миновать. (Подходит к
карте Африки и
смотрит на нее.) А, должно быть, в этой самой Африке теперь жарища — страшное дело!
Идет время, всё ускоряя свой торопливый, мелкий шаг, золотыми пылинками в красном луче солнца мелькают во времени люди. Нунча всё чаще сдвигает густые брови, а порою, закусив губу,
смотрит на дочь, как игрок
на другого, стараясь догадаться, каковы его
карты…
Весёлое солнце весны ласково
смотрело в окна, но жёлтые стены больницы казались ещё желтее. При свете солнца
на штукатурке выступали какие-то пятна, трещины. Двое больных, сидя
на койке, играли в
карты, молча шлёпая ими. Высокий, худой мужчина бесшумно расхаживал по палате, низко опустив забинтованную голову. Было тихо, хотя откуда-то доносился удушливый кашель, а в коридоре шаркали туфли больных. Жёлтое лицо Якова было безжизненно, глаза его
смотрели тоскливо.
Васса. Ну, вот глупости какие… Что они — сожрут тебя? (
Смотрит на часы.) А пожалуй, верно — время позднее. Попов где-нибудь в
карты играет. Ладно. Ты это завтра утром сделаешь. Пораньше — часов в семь. Настоишь, чтобы разбудили его.
— А каков Германн! — сказал один из гостей, указывая
на молодого инженера, — отроду не брал он
карты в руки, отроду не загнул ни одного пароли, а до пяти часов сидит с нами и
смотрит на нашу игру!
Пётр угрюмо отошёл от него. Если не играли в
карты, он одиноко сидел в кресле, излюбленном им, широком и мягком, как постель;
смотрел на людей, дёргая себя за ухо, и, не желая соглашаться ни с кем из них, хотел бы спорить со всеми; спорить хотелось не только потому, что все эти люди не замечали его, старшего в деле, но ещё и по другим каким-то основаниям. Эти основания были неясны ему, говорить он не умел и лишь изредка, натужно, вставлял своё слово...
Пущин, в серой пуховой шляпе, сидел, завернувшись в шинель, положа удилище
на край лодки, и зорко
смотрел на свой наплавок, как
на поставленную
карту (он любил играть в банк).
Перчихин. Ну, я один. В кабачке — весело. В кабачке — просто. А у вас — с тоски помрешь, не в комплимент вам будь сказано. Ничего вы не делаете… никаких склонностей не имеете… А то давайте в
карты играть? В свои козыри? Как раз четверо… (Тетерев
смотрит на Перчихина и улыбается.) Не желаете? Ну, воля ваша… Стало быть, прощайте! (Подходя к Тетереву, щелкает себя по горлу.) Идем?
Бригадирша. Так, мой батюшка! (Схватила одни
карты и подбежала к Советнику.) Вот, бывало, коли кто виноват, так и скажут: с той стороны не проси вот этого, а с этой этого; а потом (держа в одной руке
карты, одним пальцем шмыгает, между тем Советник остановляет игру в шахматы и
смотрит на нее с нежностию) тот и выглядывает карточку; а там до этой
карты и пойдет за всякую дранье; там розно: краля по щеке, холоп за ухо волок.
Анне Акимовне вдруг стало стыдно, что у нее горят щеки и что
на нее все
смотрят, она смешала
на столе
карты и побежала из комнаты, и когда бежала по лестнице и потом пришла наверх и села в гостиной у рояля, из нижнего этажа доносился гул, будто море шумело; вероятно, говорили про нее и про Пименова и, быть может, пользуясь ее отсутствием, Жужелица обижала Варварушку и уж, конечно, не стеснялась в выражениях.
Старая француженка мадам де Фуасье, не знавшая никаких языков, кроме французского, умела только ворожить
на картах и страстно любить свою огромную болонку Азора, у которого были какие-то странные черные, точно человечьи, глаза, так что горничные девки боялись
смотреть на Азорку.
Пошел он тоже с нами к Холуяну обедать, а потом остался в
карты играть, — а
на кукону, подлец, и не
смотрит.
А Холуян хоть бы, подлец, глазом моргнул. Тасует
карты и записи
смотрит на тех, которые уже в долг промотались…
Маша (со смехом показывая
на карту). А вот извольте
посмотреть, что здесь-то!
Арина Федотовна (раскладывая
карты) — Уж, конечно, не ты. Ты думаешь, что только у нас и свету, что ты… (После молчания.) Вот, Дуня,
смотри!.. Он тебя любит. Вот видишь… (Показывает
на карты и шепчет Авдотье Максимовне.)
И действительно, Ильина
карты бились чаще других. Он нервически раздирал под столом проигравшую
карту и дрожащими руками выбирал другую. Турбин встал с дивана и попросил грека пустить его сесть подле банкомета. Грек пересел
на другое место, а граф, сев
на его стул, не спуская глаз, пристально начал
смотреть на руки Лухнова.
Решусь не говорить, решуся не
смотреть,
Не танцевать, за
картами сидеть,
Как кукла, как статуя,
Тогда
на вас, конечно, угожу я!
Тогда вы скажете — вот верная жена!
Как зло
на всех глядит она.
Эмилия ничего не отвечала и, надув губы, вышла из комнаты вслед за мадам Фритче. Спустя минут десять она вернулась одна, без тетки, и когда Кузьма Васильевич снова принялся ее расспрашивать, она
посмотрела ему в лоб, сказала, что стыдно быть кавалеру любопытным (при этих словах лицо ее немного изменилось, словно потемнело) и, достав из ломберного стола колоду старых
карт, попросила его погадать
на ее счастье и
на червонного короля.
Он и трубку курит, и в
карты играть охотник, и шампанское пить умеет, и выходит поэтому, что толку-то
на деле нет, а только форс держат, да еще какой,
посмотрели бы вы!
Она краснела, терялась, не зная, какую класть ей
карту, и с мольбою
смотрела на молчаливого брата, а другие двое партнеров с рыцарским сочувствием к ее женственности и беспомощности ободряли ее снисходительными улыбками и терпеливо ожидали.
Отобедали и тотчас кто за
карты, кто
смотреть на хозяйство Андрея Александрыча. Иные по саду разошлись… И Дуня пошла в сад, одинокая, молчаливая.
На одной из дорожек неожиданно встретилась она с отцом Прохором. Залюбовался он
на высокие густолистные каштаны и чуть слышно напевал какую-то церковную песнь. Сняв широкополую шляпу и низко поклонясь, завел он с Дуней разговор, изредка поглядывал
на нее с жалобною улыбкой, будто угадывая душевное ее горе и бурю тревожных сомнений. Жаль стало ему бедную девушку.
Об этом воображаемом, добром и прекрасном принце Любочка и
на картах гадала, и
на святках ради него в зеркало
смотрела в полночь, и под двери церковные бегала слушать, не раздадутся ли там венчальные напевы «Исайя ликуй».